Бригада укатывалась со смеху. Демид перестал слушать свою «Чернику» и снял наушники, Босой бросил гвоздодер и чуть не пришиб палец на ноге, Говорящий Попугай выглянул из ванной весь в цементной пыли, только зубы блестели…

Как настоящий артист, Толик вытянул вперед руку и то ли отбивал такт, то ли дирижировал.

Бригада держалась за животики, даже на всегда мрачном лице Пивняка появилось подобие улыбки.

Толика могли звать и как-то иначе – Ибрагим, например, или Рудольф, – могли вообще никак не звать, настолько незначительной фигурой он являлся. Впрочем, ладно – Толик и Толик. Он сидел и читал, остальные слушали и веселились. Когда-то все учились в школе, стихотворение «Стрекоза и Муравей» входило в обязательную программу по литературе, но классический вариант не запал в их память, а вот изложение на блатном жаргоне слушали с интересом и пытались запомнить. Тем более что смысловая назидательность сохранилась и в этом варианте.

Суржик катался на остатках паркета, хрюкал и дергал ногами. Даже Говорящий Попугай невиданно оживился и произнес больше трех слов кряду.

– Гля, кайф! Надо заучить!

– Дай почитать, Толик! – попросил Демид.

– Все, – объявил Толик, резко опустив руку, – За работу!

Демид вздохнул, снова надел наушники плеера и принялся отвинчивать штуцер батареи.

Босой, который взламывал паркет гвоздодером, тоже взялся за инструмент, но напрягся и произнес более-менее устойчивый фразеологический оборот, принужденно зарифмовав нецензурное ругательство с благородным словом «работа». Босого звали Босым, потому что он только недавно из армии и у него не успели отрасти волосы, к тому же он, как и все тут, также являлся фигурой крайне незначительной, хотя и нашел под полом соседнего номера серебряный доллар.

Толик в ответ на демарш Босого демонстративно закурил «Честерфилд», давая таким образом понять, что поэт из того хреновый, да и вообще по любому показателю он ни в жисть не сравнится с бригадиром, который является не каким-нибудь дешевым выскочкой, а птицей высокого полета. Но это, как было каждому ясно, являлось полной фикцией.

Толик выпустил дым в окно и без интереса пролистал книжку. Интересно, но читать он не привык. А потому просто курил, что доставляло ему удовольствие без всякого труда.

Вся бригада – это рабочие муравьи. Ну Суржик, Демид… ну Пивняк, Говорящий Попугай, ну еще парочка работяг, о которых и сказать толком нечего.

Да о них никто и не собирался ничего говорить. Когда станут подводить итоги реконструкции Москвы, обязательно похвалят архитектора, чиновников московского правительства и, конечно же, самого хозяина столицы, поспевающего везде в своей примелькавшейся кепочке. Членов бригады, фигур крайне незначительного, микроскопического масштаба, никто и не вспомнит.

Между тем именно они за последние сорок минут сорвали около четырех квадратов паркета, разобрали встроенную антресоль на южной стене, вырвали один подоконник, расстеклили окно, отвинтили тяжеленные батареи и сняли фаянсовую раковину в ванной.

В общем, работа двигалась довольно вяло. Расценки на демонтаж низкие, особо не погуляешь. И то, что демонтируется не обычный многоквартирный дом, не завод какой-нибудь и не баня, а – штучное здание – «Интурист», шикарнейшее в недавнем прошлом заведение, это на размер тарифа не влияет. К тому же жара, духота, а тут центр города, дышать нечем. В советские времена давно послали бы кого-нибудь за «Жигулевским», хотя бы Суржика того же, но сейчас нельзя, потому что капитализм. Ротация кадров, конкуренция… Очень здоровое явление… Лет десять назад, вспомните, сколько разговоров было, что настанет капитализм и все сразу начнут работать хорошо, отменно качественно и по пять тыщ долларов зарабатывать в месяц. Так вот – фиг. Толик смотрел с подоконника на своих товарищей по бригаде и понимал, что одного капитализма тут мало. То есть явно не хватает чего-то еще.

Да и смотреть на них было неинтересно. Толик предпочитал смотреть на улицу. С высоты восьмого этажа перед ним во всей красе открывалась забитая разноцветными крышами машин Тверская, которую москвичи-старожилы (а Толик относил себя к этой категории) упрямо продолжают называть Горького. Это как на реку смотреть. На Волгу. На Миссисипи. Нет, скорее Ганг, поскольку Толик в какой-то из телепередач слышал, что Ганг – река дико грязная, просто рассадник болезней, эпидемий и всякой чумы. Рассадник, это точно.

Вот взять хотя бы этих пестрых насекомых: раз, два, три, четыре… Вон еще две… И вот… Никаких пальцев сосчитать их не хватит. Стоят, переминаясь с ноги на ногу, прохаживаются, вертя жопами. Стрекозы, етить их мать… Или, скорей, осы. Яркие, ядовитые. Укус болезненный, и, хотя смертельных случаев на Толиковой памяти зафиксировано не было, но жопа от уколов распухнет. Толик пробовал, знает. Раньше эти насекомые в баре «интуристовском» сидели и в фойе и, говорят, отзывались только на пароли. А пароли знали только таксисты. Приезжает в столицу какой-нибудь румын или кубинец, а по дороге из Шереметьева ему таксист шепнет нужное слово. Отработанная схема. Сейчас таксисты не нужны. И пароли не нужны. Проституток здесь немерено. Тучи.

Кстати, говорят, сейчас эти уколы болючие тоже не нужны: выпил одну таблетку – и все дела! И ведь что интересно: ломщики внешторговских чеков, с которыми Толик по молодости тусовался, исчезли в никуда, спекулянты и фарцовщики вымерли, как мамонты, а он и с ними водился; валютчики пропали с тротуаров – вон, обменники на каждом шагу… А «Стрекозы» эти не переводятся, и никогда, наверное, не переведутся… Что у них есть такого неистребимого?!

Он еще раз выглянул на Тверскую – Горького – Ганг. Да, как грязная река, сплошняком усеянная разноцветными листьями автомобильных крыш. Бывает, заходишь в реку, чтобы, скажем, на тот берег перебраться, – бац, крокодил полноги оттяпал. Вот дружок Давыдов, из степей украинских откуда-то, так он прямо здесь, напротив магазина «Подарки», угодил под «Крайслер». Тот, который МХ-300. Огромный и хищный, как настоящий крокодил. Что самое смешное – на пешеходном переходе. На «зебре» прямо. Тоже хотел заработать на малогабаритку в Херсоне, думал, вернется домой бывалый, повидавший – «Москва, а что – Москва?» – настоящий денди… А укатил в общем вагоне с двумястами долларов отступных и кривой ногой.

Нет, и раньше, в советские времена, здесь была война: водилы против пешеходов. Но не в таких масштабах. Это точно. Порядка было больше, а машин меньше – раз. И мощней ста пятидесяти под капотом ни у кого не было. Это два. Лет тридцать назад, чтобы увидеть «Ситроен» или «БМВ», Толик вот здесь, на парковке «интуристовской», пацаном каждый вечер пасся. Их целая тусовка собиралась, «автоонанистов». Он помнит, как какая-то то ли француженка, то ли итальянка ругалась со своим парнем – прямо на парковке, прямо перед ними, пацанами, уж, видимо, сильно он ее припек, – потом швырнула в него косметичкой, села в «Ситроен» свой, хлопнув дверцей, и – рванула так, что асфальт задымился. На «жигуле» этот фокус не получится. И на «Волге» не получится. А сейчас по Тверской такие монстры гоняют… «порши», «ламбы», и с маркировкой «джи-ти» немало машин, поскольку любят русские быструю езду, тут не поспоришь. А там чуть притопил педаль – и в точку ушел. Или в пешехода лоховатого типа того дружка. Вот и ломают таких. И бьются. И…