Огромные ангары, цепляющие облака краны, высоченные резервуары для топлива, бетонные площадки запуска с адскими дырами огнеотводов, распахнутые в ожидании ракет решетчатые фермы двух стартовых столов, и – о, удача! – готовящаяся к запуску ракета на третьем старте, не остроконечно-серебристая, как в кино, а грязно-зеленая, с тупым обтекателем, намертво зажатая в решетчатых объятиях временной земной подставки…

Евсеев рассматривал полигон с вертолета и убедился: на плоской, как стол, поверхности обилие вытянутых вверх конструкций полностью оправдывало универсальное сленговое название всех городков серии «РК» – «Плесецкие горы».

Место солнечное, в прямой видимости от штаба и стартовой площадки.

Здесь, в Дичково, все места солнечные. Насчет прямой видимости тоже никаких проблем. Степь, она и есть степь – просматривается и вдоль, и поперек, и по диагонали… Значит, закладка может находиться где угодно. Везде. В любом месте.

– Найдем, обязательно найдем! – уверенно повторял Мамедов. – Если она, конечно, есть… А если нет – тогда не найдем…

Вторая часть фразы тоже звучала уверенно.

– Главное, не допустить расшифровки, – произнес Евсеев, на ходу поливая голову водой из пластиковой бутылки. Волосы на ощупь жесткие и горячие, как медная проволока, вода теплая, под мышками мокро.

– Никакой расшифровки не будет! – сказал хозяин, как будто одним ударом гвоздь забил. Причем голой ладонью.

– Освежитесь? – Евсеев протянул бутылку, но тот отрицательно покрутил головой.

Мамедов – человек здешний, привычный, он даже майку носит под форменной рубашкой. К тому же татарин, хотя фамилия азербайджанская. К тому же особист. У него невозмутимое лицо, невозмутимые мысли и точные движения. Маленький, жилистый, кривоногий, с раскосыми щелочками глаз и узкими черными усиками на плоском лице. Степняк из Золотой Орды, наводившей ужас на половину мира. Легко представить, как он мчится, низко пригнувшись к холке коня и оскалившись в зловещей улыбке, а в опущенной руке блестит кривая, остро отточенная сабля… И как он стягивает удавкой шею расслабившегося на пиршественном ложе врага, тоже легко представить…

Евсеев на миг увидел это воочию – будто кадры исторического фильма мелькнули стоп-кадром на экране телевизора. Он потряс головой, отгоняя видение. Жарко. Так и до галлюцинаций недалеко. А степняку-особисту все нипочем, он даже не потеет!

Похоже, Мамедов сделан из того же материала, что и железный Ленин перед трехэтажным зданием штаба. Вождь стоял на высоком постаменте, прямо по курсу их движения, вытянув вперед руку с развернутой ладонью, будто указывал направление на стартовый стол, собирался ударом карате разрубить кирпич или просто хотел поздороваться.

Вокруг памятника желтел выжженный газон, впереди протянулась неширокая аллея с потрескавшимся асфальтом, сзади раскинулся прямоугольный плац, на котором выстроены солдаты в форме для жаркого климата: рубашках с короткими рукавами и широкополых панамах, напоминающих тропические шлемы. На поясах у всех висят фляги. Солдаты ждут инструктажа.

Лейтенант умыл лицо, фыркнул, встряхнул головой. Капли попали на выжженную траву, оттуда с сухим треском выпрыгнуло огромное насекомое и, расправив яркие алые крылья, понеслось по пологой дуге в сторону плаца.

– Саранча? – спросил Евсеев.

– Кузнечик, – ответил особист Мамедов.

Еще здесь есть змеи. Много змей. И сейчас, когда самая сильная жара, у них пик активности. А еще – комары. Евсеев прилетел сюда в дырчатых мокасинах и модных хлопчатобумажных штанах. Когда пилот открыл дверь, вместо вечерней прохлады в салон ворвалась настоенная на какой-то гадости степная духота, будто за бортом находилось машинное отделение. Вместе с духотой ворвались тучи озверевшего комарья. Евсеев даже покачнулся от неожиданности.

А снаружи стоял Мамедов. Он смотрел не в лицо Евсееву, а на его мокасины. Только сейчас Евсеев понял, откуда шел этот гадский запах и почему комары так взбесились, – это средство от насекомых, которым был обильно намазан особист.

Первым делом Мамедов сообщил о змеях и о том, что солдата-срочника накануне укусила гюрза, насквозь прокусив сапог. Предупредил и только потом поздоровался.

Это было вчера. Сейчас Евсеев обут в кирзовые сапоги и форму для жаркого климата, поэтому вместо легких, пропускающих воздух хлопчатобумажных штанов на нем грубые двухслойные галифе. И разит от него так же, как от Мамедова. Он еще не успел решить, что хуже – комары, змеи или жара.

– Только я все же думаю, что ничего у нас нет, – непоследовательно, но по-прежнему уверенно сказал Мамедов. – Потому что всегда режим здесь был очень жесткий. Даже муха любая не залетит. Только с путевым листом и допуском.

Знакомая песенка!

– Вы, наверное, с полковником Аничкиным часто встречаетесь? – спросил Евсеев. Мокрые волосы, рубашка и подмышки уже высохли, и он вновь изнывал от жары.

– Конечно! – улыбнулся Мамедов и подтянулся. То ли оттого, что вспомнил начальника, то ли потому, что они подходили к построенному взводу. – Это же наш куратор! А начинал он как раз здесь – вначале рядовым опером, потом до начальника особого отдела дослужился, потом в Москву перевели… В музее части его фотография висит!

– В каком году это было?

Мамедов почесал в затылке.

– Точно и не скажу. Давно… Но традиции остались: без путевого листа и допуска ни-ни…

– А змеи без допуска не заползают? – поинтересовался Евсеев, стараясь, чтобы в голосе не чувствовалось яда.

– Змеи, конечно, заползают, да и мухи залетают, – честно признался особист. – Только я вам одно точно скажу: ни один человек без пропуска, допуска и проверки сюда никогда не попадал. Кроме вот этого!

Он показал на выкрашенного серебрянкой Ленина. Евсеев удивился: оказывается, у железного особиста имелось чувство юмора!

– Товарищ майор, третий взвод по вашему приказанию построен! – отрапортовал упитанный лейтенант, приложив напряженную ладонь к панаме. Там, где короткий рукав был пришит к рубашке, расплывалось пятно пота.

Солдаты застыли по стойке «смирно». У них тоже были мокрые подмышки. И у Евсеева снова взмокрели подмышки – уже не от воды, а от пота. У Мамедова же подмышки оставались сухими.

– Вольно! – зычно скомандовал особист. – Ставлю задачу: вчера вороны унесли из ремонтного цеха секретную микросхему. Ее необходимо найти! Поиск вести на крышах зданий, на вершинах деревьев и в тому подобных местах… Обращайте внимание на птичьи гнезда. При обнаружении любых непонятных предметов немедленно докладывать командиру взвода или мне лично! Тот, кто найдет микросхему, получит краткосрочный отпуск – десять суток не считая дороги!

Евсеев удивился еще раз. Легенда придумана неплохо. У нее одно слабое место: происки ворон совпали с прибытием из Москвы сотрудника ФСБ. Подозрительное совпадение! Но солдаты вряд ли свяжут эти два события… А командиры сделают вид, что ничего странного не заметили. Молодец Мамедов!

В Дичково гремели выстрелы. Не резкие сухие автоматные очереди прошивали фанерные силуэты на стрельбище – гулкие и раскатистые залпы охотничьих ружей вместо того, чтобы настигать жирных уток, разрывали в клочья несъедобных ворон. Для ни в чем не повинных пернатых наступила Варфоломеевская ночь. Отчаянно хлопали сотни крыльев, свист дроби пробивал бреши в хриплом, исполненном ужаса карканьи. В воздухе медленно кружились черные перья, как сгоревшие парашюты разгромленного десанта.

Все гнезда в окружающей роще были разорены, верхушки деревьев прочесаны, всюду валялись сломанные ветки и разбитые дробовыми зарядами тушки. К концу дня жертвы разработанной хитроумным Мамедовым легенды прикрытия покинули привычное место обитания и улетели в степь.

– Спасибо, что к нам приехал, помог важную задачу решить, – белозубо улыбаясь, Мамедов переломил свою двустволку и выбросил очередную пару гильз. – Правильно говорят: Москва далеко, а нам всегда помогает…

Они возвращались из разоренной рощи. Солдаты заканчивали прочесывание, офицеры, радуясь поводу, продолжали незапланированную охоту, хотя выстрелы гремели все реже: цели переместились далеко в степь.